Мы страдаем, только когда верим мысли, противоречащей тому, что есть. Когда разум совершенно ясен, тогда предметом нашего желания становится то, что есть.
Если ты хочешь, чтобы реальность была иной, чем она есть на самом деле, то с таким же успехом можешь попытаться научить кошку лаять. Ты можешь пытаться вновь и вновь, но в конце концов кошка все равно посмотрит на тебя и издаст звук «мяу». Бесполезно желать, чтобы реальность была иной, чем она есть. Конечно, при желании можно потратить остаток своей жизни на попытки научить кошку лаять.
Но если ты обратишь на это внимание, то убедишься, что подобные мысли возникают у тебя десятки раз в день.
- «Люди должны быть добрее».
- «Дети должны вести себя хорошо».
- «Мои соседи должны лучше ухаживать за своим газоном».
- «Очередь в магазине должна двигаться быстрее».
- «Мой муж (или жена) должен соглашаться со мной».
- «Я должна быть более стройной (или более красивой, или более успешной)».
Эти мысли выражают желание, чтобы реальность была иной, чем она есть. Ты считаешь, это звучит депрессивно? Ты прав. Все стрессы, которые мы испытываем, вызываются неприятием того, что есть.
Я люблю то, что есть, не потому, что я духовный человек, а потому, что споры с реальностью причиняют мне боль. Мы можем быть уверены в том, что реальность хороша такая, какая она есть, потому что мы испытываем напряжение и растерянность, когда спорим с ней. Мы не испытываем чувства естественности или равновесия. Когда мы перестаем противостоять реальности, наше поведение становится простым, гибким, доброжелательным и лишенным страха.
Байрон Кейти, из книги «Любить то, что есть»
Человек какого образа воспитывался этой всеобъемлющей педагогической [советской] системой? Каков был ее идеал?
Д.Андреев #как_не_надо)
Она развивала в испытуемом смелость, ибо смелость эта была нужна государству для борьбы с врагами и для грядущих боев за всемирную власть. Воспитывалась воля, но такая воля, которая покорна государству и квазицеркви и тверда в осуществлении их – и только их – директив. Воспитывалось чувство товарищества, но товарищества по отношению только к тем, кто неукоснительно и твердо отстаивал дело именно этого государства и этой квазицеркви. Воспитывались правдивость и честность, но честность особого рода: такая честность, когда человек, не колеблясь, предаст товарища, друга, отца, выдаст любую доверенную ему тайну, если они хотя бы в деталях противоречат интересам государства и указаниям квазицеркви. Воспитывалось творческое отношение к труду – все ради эффективности трудовых процессов в интересах той же квазицеркви и того же государства. Поощрялась жажда знания, но направлялась она по строго определенному руслу: такому руслу, которое обеспечивало технический прогресс и формирование определенной идеологии. Все это окрашивалось тщательно культивируемой, выращиваемой, питаемой, поливаемой, подогреваемой ненавистью к врагу, причем врагом считался каждый мыслящий иначе, чем квазицерковь. В итоге получалась развитая, энергичная, жизнерадостная, целеустремленная, волевая личность, по-своему честная, по-своему идейная, жестокая до беспощадности, духовно узкая, религиозно-невежественная, зачастую принимающая подлость за подвиг, а бесчеловечность – за мужество и героизм. Создавался законченный тип самоуверенного фанатика, воображающего, что его государство – лучшее из всех государств в мире, его народ – талантливее всех народов, его квазицерковь – ковчег абсолютной истины, его идеология – безупречно правильна, его вождь – непогрешим не только ex cathedra, но и во все минуты своей жизни, все же остальное – ветошь, исторический мусор, только мешающий жить и осужденный на безжалостное уничтожение.
