Избран, выделен и предпочтён всякий, кто вместо того, чтоб ломать голову над вопросом «Что я здесь делаю?» решит сделать хоть что-либо или пробудить в сердце своём воодушевление. К вратам рая ведёт труд, совершаемый с жаром, а к Богу — преобразующая нас любовь.
Паоло Коэльо
в городе, имя чье даже не вспомнится, старец, похожий насквозь на волшебника, — в этот раз первой пусть двинется черная. «ангел», мужчина, красивый до вымысла, * * * черная пешка сама передвинулась, скрипнули шины, и выбор водителя выбор был сделан. машины по-прежнему * * * старец молчал, сохраняя спокойствие, «ангел» с насмешкой следил за противником: или вот это: «возиться нет времени!» знаешь, отец, эти мысли правдивее, * * * белая пешка по-прежнему медлила, а на шоссе, в километре от города, вместо того, чтобы ехать по вызову, * * * старец с улыбкой смотрел на противника, «ангел» в ответ прикурил и, нахмурившись, люди лишь в церкви до неба невинные. 5
в час, когда солнцем все окна распахнуты,
в парке, цветущем сиренью и свежестью,
двое устроили партию в шахматы.
белобородый, седой и пронзительный,
должен был первым начать эту партию,
но, улыбнувшись, шепнул снисходительно:
ты ведь так любишь играть не по правилам.
я уступаю!
противник прищурился:
— дань уважения бывшему ангелу?
острый, холодный и полный величия,
глянув на доску, внезапно оскалился:
— что ж… если так, то начну с Безразличия.
точно невидимой лентой ведомая.
и на шоссе, в километре от города
вдруг оказалась собака бездомная.
стал таковым: либо зверя бродячего,
либо машину, совсем еще новую,
только с салона, с печатью «оплачено».
мчались вперед, на подбор близорукие.
а на обочине зверь окровавленный
тихо скулил, свою лапу баюкая.
но и вокруг всё притихло задумчиво.
пение птиц испарилось над городом,
листья застыли в гнетущем беззвучии.
— знаешь, мне даже не нужно подначивать…
ты ведь их слышишь до боли отчетливо.
вот, например: «ну, она же бродячая!»
«я тут причем? а потом мне оплачивать?»
«жалко обивку, пусть кто-нибудь следующий!»
«день у собачки не слишком удачливый…»
нежели в храме, пропитанном ладаном.
люди во всем обвиняют Лукавого,
а на шоссе где искать виноватого?
точно считала секунды молчания.
старец вздохнул и с улыбкой усталою
тихо ответил:
мой ход – Сострадание!
старенький «опель» свернул на обочину,
и паренек, испещренный веснушками,
в страхе подумал: «влетит же от отчима!
я тут с собакой нашел приключения.
вот же бедняга!»
— дотерпишь до клиники?
там подлатают. дождись уж лечения.
теплой, как солнце, и все еще любящей:
— сын мой, пока на земле есть сочувствие,
ты так и будешь проигрывать в будущем.
вдруг произнес с нескрываемой горечью:
— знаешь, твой ход все длиннее по времени,
мне же не нужно с утра и до полночи.
светлость их мыслей? там даже не поровну!
Старец кивнул:
— только люди меняются.
— верно, отец… но не в лучшую сторону.
